Обычно реликварий— это некое вместилище для сакральных артефактов. Золото, резьба, драгоценные камни, и в центре — палец Франциска Ассизского или Иоанна Крестителя, волос Марии Магдалины, чей-то зуб. Вещь, в которой вещество прошлого вдруг становится смыслом настоящего.

Юрий Штапаков предлагает свою версию реликвария — гораздо более личную и куда менее официальную. Это не контейнер для святынь, а капсула памяти, где вместо костей святых — образы из детства, приветы из юности, шум фонарей под глазами, и изломанные фразы, как «гантугеза-райтнау-оуми», однажды случайно услышанные и навсегда осевшие в теменной доле...

Его панно, сделанные на старом дереве, будто бы всплыли из слоёв иконостаса и одновременно — из сундука с театральным реквизитом. Это и фаюм, и подворотня. То ли портреты святых, то ли просто знакомые лица из сна, то ли фантомы из собственного Lebensraum, того самого жизненного пространства, которое у каждого своё — между камфорой и нашатырём, между книгой про Эдит Пиаф без нескольких первых страниц и непонятной возней родителей ночью.

Здесь нет веры как системы, но есть вера как чувство — в то, что хаос может быть осмыслен, что нелепые, беспокойные атомы могут сложиться в нечто напоминающее любовь, портрет, объект, человека.

Штапаков не столько строит молельню, сколько сам становится её иконописцем, старостой, и прихожанином. Его реликварий — это место без табличек, без правил входа, но с абсолютным эффектом присутствия.

Память — не архив. Это — алтарь без ограды. Или же, в версии Юрия Штапакова - арт-объекты.